Надрыва у Окуджавы точно нет, и в исполнении Луферова я никакого надрыва и не услышала.А вот жёсткость, мне кажется, есть. Может быть в стихах больше чем в песнях.Луферов читал много стихов. Но и в песнях тоже. И ирония у Окуджавы не всегда мякгкая лирическая, иногда она становится жёсткой и почти саркастической, при этом очень тонкая нелобовая. Разве нет жёсткости, например, в песне "Вы слышите грохочут сапоги..." ?
А вот ещё стихи:
Письмо к маме
Ты сидишь на нарах посреди Москвы. Голова кружится от слепой тоски. На окне – намордник, воля – за стеной, ниточка порвалась меж тобой и мной. За железной дверью топчется солдат... Прости его, мама: он не виноват, он себе на душу греха не берет – он не за себя ведь – он за весь народ.
Следователь юный машет кулаком. Ему так привычно звать тебя врагом. За свою работу рад он попотеть... Или ему тоже в камере сидеть? В голове убогой – трехэтажный мат... Прости его, мама: он не виноват, он себе на душу греха не берет – он не за себя ведь – он за весь народ.
Чуть за Красноярском – твой лесоповал. Конвоир на фронте сроду не бывал. Он тебя прикладом, он тебя пинком, чтоб тебе не думать больше ни о ком. Тулуп на нем жарок, да холоден взгляд... Прости его, мама: он не виноват, он себе на душу греха не берет – он не за себя ведь – он за весь народ.
Вождь укрылся в башне у Москвы-реки. У него от страха паралич руки. Он не доверяет больше ни кому, словно сам построил для себя тюрьму. Все ему подвластно, да опять не рад... Прости его, мама: он не виноват, он себе на душу греха не берет – он не за себя ведь – он за весь народ.
Понятно, что интонацией всегда можно что-то смягчить или наоборот подчеркнуть. Луферов подчёркивает. В его исполнени всё звучит более трагично как-то. Я вообще-то консерватор по отношению к известному и любимому. Мне трудно всегда бывает принять какую-то иную манеру, но Луферов меня убедил. Для меня это звучало естественно и оправданно. Может быть дело в давней моей любви к Луферову, к его манере исполнения, и соответственно в сложившемся доверии.
no subject
А вот ещё стихи:
Письмо к маме
Ты сидишь на нарах посреди Москвы.
Голова кружится от слепой тоски.
На окне – намордник, воля – за стеной,
ниточка порвалась меж тобой и мной.
За железной дверью топчется солдат...
Прости его, мама: он не виноват,
он себе на душу греха не берет –
он не за себя ведь – он за весь народ.
Следователь юный машет кулаком.
Ему так привычно звать тебя врагом.
За свою работу рад он попотеть...
Или ему тоже в камере сидеть?
В голове убогой – трехэтажный мат...
Прости его, мама: он не виноват,
он себе на душу греха не берет –
он не за себя ведь – он за весь народ.
Чуть за Красноярском – твой лесоповал.
Конвоир на фронте сроду не бывал.
Он тебя прикладом, он тебя пинком,
чтоб тебе не думать больше ни о ком.
Тулуп на нем жарок, да холоден взгляд...
Прости его, мама: он не виноват,
он себе на душу греха не берет –
он не за себя ведь – он за весь народ.
Вождь укрылся в башне у Москвы-реки.
У него от страха паралич руки.
Он не доверяет больше ни кому,
словно сам построил для себя тюрьму.
Все ему подвластно, да опять не рад...
Прости его, мама: он не виноват,
он себе на душу греха не берет –
он не за себя ведь – он за весь народ.
Понятно, что интонацией всегда можно что-то смягчить или наоборот подчеркнуть. Луферов подчёркивает. В его исполнени всё звучит более трагично как-то.
Я вообще-то консерватор по отношению к известному и любимому. Мне трудно всегда бывает принять какую-то иную манеру, но Луферов меня убедил. Для меня это звучало естественно и оправданно. Может быть дело в давней моей любви к Луферову, к его манере исполнения, и соответственно в сложившемся доверии.